Режиссёр и актриса Наталья Кудряшова («Пионеры-герои», «Герда», «Человек, который удивил всех») рассказала о ключевых проблемах отечественной индустрии кино, поделилась мыслями о перспективах короткого метра и о специфике сочетания актёрской и режиссёрской профессии, обсудила наличие ответственности режиссёра перед зрителем, а также уделила внимание взаимоотношениям авторского и коммерческого кинематографа.
— Расскажите, какую роль короткий метр сыграл в Вашей жизни? По Вашему мнению, он является отдельным видом искусства или это скорее шаг к полному метру?
— Когда мы учились на ВКСР, у нас была необходимость защитить сначала курсовую работу, затем – дипломную. Предполагалось, что это будут короткие метры. Мне кажется, короткие метры в жанровом плане – очень интересное явление. На том же «Кинотавре» программа коротких метров зачастую почему-то более сильная, чем основной конкурс. На самом деле короткий метр – это возможность режиссера (который хочет снять, естественно, полный метр) показать, что он умеет, что он может. Я, например, все свои короткие метры – а их всего два, и они были сняты на коленке и практически без бюджета – в итоге показывала Сельянову. Он не знал меня, как режиссёра, и принял решение о запуске моего дебюта после просмотра моих коротких метров. Поэтому, наверное, это – необходимая вещь в багаже, но хотела бы я к ним возвращаться? Не знаю…
— Какой Вы можете дать совет тем, кто хочет заниматься кино, но живет в регионах? Прежде всего «оказаться в Москве»?
— Прежде всего оказаться в Москве, да. Если совсем честно говорить, индустрия (если она есть, потому что последние месяцы мне кажется, что ее не существует), находится здесь. Авторы, какая-то возможность себя показать – все здесь. Есть, конечно, и региональное кино, и фестивали, но сама индустрия находится в столице.
— Добро пожаловать в столицу…
— Выходит, что так. Но есть, конечно, феномен прекрасных учеников Сокурова, но все хотя они в конечном счете оказались в Москве.
— Вы лично хотели бы работать за границей или предпочитаете остаться?
— Я понимаю, что в нашей индустрии существуют огромные, даже глобальные проблемы, и она, на самом деле, еще пока не встала с колен, потому что в девяностых умерла… И мне, конечно, очень хотелось бы поработать за границей, если бы была такая возможность. Притом я была бы счастлива поработать в разных качествах: и как актриса, и как режиссер, и как сценарист, потому что там, мне кажется, другой подход ко всему на свете, нет тех больных наростов, которые пока существуют у нас.
— Можем ли мы их назвать?
— Начиная с отсутствия элементарной культуры кинопроизводства и заканчивая недобросовестными продюсерами, которые обворовывают государство и режиссеров, индустрию. На самом деле есть еще масса всего «больного» в индустрии – я надеюсь, что профессиональные люди начинают сейчас «вылечивать» все это. Тем не менее нельзя говорить, что все плохо, потому что в нашей индустрии появилось очень много по-настоящему профессионального: крутые продюсеры и режиссеры, хорошие графики, звукорежиссеры. Но какой-то здоровой, нормальной среды, которая правильно функционирует, – ее, как мне кажется, пока нет.
— Вы говорите о конкретной ситуации, связанной с проектом «Ксения»?
— Конечно же, я говорю про «Ксению», потому что до сих пор шокирована, не могу пока выбраться из этого морально – столько было вложено сил, не только моих, но и Министерства культуры. Многие там очень болели за этот проект, многие его отмечали и ждали, когда он появится. И когда ты сталкиваешься с непрофессиональными людьми… Фактически за два с половиной года меня не запустили, продюсер мне на протяжении двух лет просто врал. Для всех это стало потрясением, подставой: и для государства, и для министерства, и для меня, и для индустрии, потому что мне пришлось озвучить какие-то вещи. Подобное может произойти и нет никаких механизмов, чтобы этого не случилось… Я потеряла огромное количество времени, сил, нервов. И вот эта история с мнимой необходимостью благословения [проекта РПЦ], которую человек запустил спустя два с половиной года, хотя оно у нас было, – все это ужасно. И то, что такие кинокомпании существуют, и что такие продюсеры (сложно назвать их этим словом) есть. Ужасно, что Лера Германика, Юрий Арабов, я – мы все жертвы одного недобросовестного человека.
— И нет никаких подвижек в разрешении этого вопроса?
— Я очень надеюсь, что этого человека больше не будет в индустрии, потому что я назвала вещи своими именами. При этом мне не хочется ни с кем ссориться, не хочется никого подставлять, не хочется «полоскать» Минкульт. Они огромные молодцы, что запустили «Ксению» – это серьезная тема и серьезная история, выделение денег на этот проект было довольно смелым решением. Это все очень больно, тяжело переживается.
— Будем надеяться, что всё разрешится наилучшим образом, чтобы с Вами таких ситуаций больше не было.
— Да чтобы ни с кем не было! А эти ситуации… Их много, до сих пор много. И очень больно, что это происходит с дебютантами. Да и не только с ними – и со мной произошло, хотя я и не думала, что со мной такое возможно, особенно после наших успехов. Как-то странно, что на одной чаше весов – «Локарно», два важнейших приза, Гаспар Ноэ и наша личная переписка, а на другой – то, что произошло с «Ксенией».
— Что касается сочетания актерской и режиссерской деятельности: у Вас есть работы в той и другой области, кем Вы себя больше определяете?
— Когда я училась у Анатолия Васильева, про меня говорили, что я – «актриса с режиссерскими мозгами». Так и есть. Сейчас точно не могу сказать, кем я себя определяю. Хотя в режиссуре я счастливее, полноценнее, что ли. Какая-то полнота всего, всех моих органов чувств, которые работают на сто процентов. Актерская профессия – тоже очень круто, но кино меня не баловало суперролями. В театре у меня все было довольно неплохо, а кино… Так получилось, что я не сыграла в кино каких-то своих крутых ролей, которые могла сыграть. Может быть, еще сыграю. Но если у тебя крутой режиссер, крутой материал, то актерская профессия – тоже счастье. Несчастье – когда ты в материале, который тебе не нравится, и с режиссером, который тебе не нравится. Но, к сожалению, актеры не всегда могут выбирать.
— А можно ли в принципе сочетать работу актера и режиссера? На мой взгляд, это довольно конфликтующие сферы.
— У меня не было никакой проблемы сочетать актерскую и режиссерскую работу. После Васильева я узнала себя как актрису, и сейчас у меня нет кучи комплексов, проблем и всего прочего, что было до прихода в его лабораторию. Он очень сильно «переделал» мозги, убрал пафос, рефлексию. Может, в чем-то заставил разлюбить театр и актерскую профессию. Но я себя очень хорошо знаю и понимаю, что мне надо делать. Для меня актерская профессия – это не чудо, не вдохновение, которое сегодня пришло, а завтра – ушло. Это мой профессиональный навык. Мне очень легко с собой как с актрисой – у меня не возникает конфликтов наподобие «как я выгляжу» или «что со мной». Я понимаю, как я играю и что я делаю.
— Если вернуться к «Пионерам-героям», выбор главной роли был вынужденным решением? То есть Вы хотели кого-то определенного на главную роль, но не хватило денег?
— Нет, там не то чтобы не хватило, хотя мы действительно пребывали в ситуации «не хватает денег»… Я хотела другую актрису, но у нее был в жизни не самый лучший период, поэтому не сложилось. Я посмотрела на нее и поняла, что не выйдет. Но хотела именно ее, к тому же, надо было экономить.
— Вы хотели бы повторить такой опыт?
— Снимать саму себя? Наверное, нет. Мне интереснее не с самой собой вести диалог – потому что он и так не прекращается двадцать четыре часа в сутки – а с другим человеком. Здорово, когда есть режиссер и актер, понимание того, что на проекте о твоей истории ты думаешь не один.
— Сейчас очень популярно явление «сам себе режиссер / сценарист / оператор и т.д.», и многие относятся к этому феномену как к признаку авторского кино. Сложно ли вам делегировать полномочия?
— Мне бы очень хотелось делегировать многое из того, чем мне приходится заниматься на площадке, когда я снимаю кино. Есть много вещей, в том числе административные вопросы, которые не относятся к режиссуре. Их и хочется делегировать, но ты не всегда можешь себе этого позволить, потому что какой-то цех не справляется с задачами. На «Герде» были вопиющие вещи: в объекте, который мы должны были снимать, оказались клопы, и трижды администрация не смогла вызвать службу и их вывести. И когда я звоню в ночи женщине, которая занимается выведением клопов, и мы с ней разговариваем про их личинки, количество «пшыканий» – это уже за гранью. На самом деле ситуация, когда ты можешь спокойно делегировать какие-то вещи – очень редкий случай. На «Пионерах-героях» была совершенно счастливая работа. У нас было мало денег, никто из исполнительных продюсеров просто не брался производить этот фильм. И в итоге директором, а фактически продюсером стал Василий Григолюнас, прекрасный оператор, мой муж. Это были лучшие съемки, весь процесс был отстроен так, что шестерни «производственной машины» работали без каких-либо сбоев в принципе.
— А Вам не мешали работать какие-то личные взаимоотношения с мужем?
— Нет, абсолютно. Мы сняли «Герду», впервые работали в тандеме «оператор и режиссер» – это было счастливейшее время. Нам очень комфортно работать вместе. Вася – гиперпрофессиональный человек, с такими людьми не возникает никаких конфликтов, никаких проблем.
— Скажите, насколько глубоко режиссер должен погружаться в собственное творчество? Есть ли какая-то «стоп-черта», дальше которой не следует идти? Или режиссер должен полностью отдаться проекту?
— Сложный вопрос. Прежде всего слово «должен» не очень подходящее. Когда режиссер снимает авторское кино, он туда погружается абсолютно, и, вероятно, так происходит всегда. По поводу «стоп-черты»: если мы сейчас быстренько перепрыгнем в актерскую профессию из режиссерской, то в фильме «Человек, который удивил всех» – а это безумно крутой сценарий, безумно крутые режиссеры – брать такие предлагаемые обстоятельства не просто сложно, а скорее невыносимо тяжело. Все, что связано с болезнями, со смертью – очень тяжелые вещи, и я не хочу их проживать как актриса. Если говорить про режиссуру, то я бы тоже не пошла на территории болезни и смерти. В этом смысле я долго боялась смотреть фильм Ханеке «Любовь» – друзья говорили, что мне не стоит этого делать. Оказалось – потрясающее кино, это было безумно красиво, но и при этом больно.
— Несет ли ответственность режиссёр перед зрителем за последствия, возникнувшие после просмотра фильма?
— Что касается ответственности перед зрителем… Я понимаю, что зритель – это какое-то количество индивидуумов, которые пришли в одну единицу времени, чтобы посмотреть на экран. Они мыслят и чувствуют по-разному. Не могу сказать, несу ли я ответственность перед чувством другого человека, потому что в точности не знаю, что он будет чувствовать. Я снимаю авторское кино раз в четыре-пять лет, как и мои коллеги. Мы еще не манипуляторы, не очень понимаем, по каким законам развивается то самое зрительское восприятие, про которое Вы сейчас говорите. То, что мы делаем – во многом интуитивно. Я преподаю в МШНК, и мне студенты, спрашивая про «Герду», говорят, что создается ощущение, что все очень продумано конструктивно, есть манипулятивные ходы, которые в данной конкретной точке воздействуют на зрителя так или иначе. Я не могу сказать, что это так. Возможно, на монтаже определяется, что воздействует сильнее, что слабее, где нужно усилить или удлинить. Кода я снимаю – я чаще интуит. Я ничего не просчитываю. Мне хочется, чтобы зритель – человек, который пришел разговаривать с этим черным экраном, на котором мое кино, – чувствовал, что я чувствовала, создавая это кино, понимал все смыслы, которые я туда вложила. С «Пионерами» и «Гердой» было странно… Либо человек понимает это кино, полностью в него попадает, либо категорически нет.
— Важны ли для Вас мнения критиков или условно рейтинг на «Кинопоиске»?
— Наверное, нет. Но я слукавлю, если скажу, что мне совершенно все равно на отзывы критиков. Для меня важно мнение людей, которые не вызывают у меня неприязнь, которых я уважаю, читаю, ценю. И я, конечно, расстраиваюсь, когда они пишут что-то плохое, и радуюсь, когда пишут хорошее. Но на самом деле для меня более ценно мнение людей, которые далеки от критической российской мысли. В случае с «Пионерами» и «Гердой» у меня «Instagram» и «Facebook» завалены какими-то совершенно потрясающими отзывами. Когда ты читаешь откровения людей, это очень впечатляет. А критики есть критики.
— Это их профессия.
— Как говорят в «Бёрдмэне»: «Что же должно было произойти в жизни человека, чтобы он стал критиком?» …
— Вопрос про «хэппи-энд»: обязан ли фильм заканчиваться хорошо? Как Вы в принципе относитесь к счастливому концу?
— Нет, конечно. Финал – это и есть фильм, основное высказывание автора. Счастливый или нет, финал зависит от всей истории в целом, от смысла этой истории. Возьмем, например, фильм «КУПЕ Номер 6» – совершенно прекрасный, счастливый, светлый. Странно представить, что он мог бы закончиться трагически, поскольку он весь идет к свету, надежде. Для меня и «Герда» заканчивается светло. Я понимаю, что финал этого фильма, возможно, многими воспринимается как депрессивный, но на самом деле это светлый конец – у героини возникают крылья, она как бы освобождается, возносится, отпускает свою душу. Не знаю, что там с ней происходит, и не хочу об этом говорить, потому что это будет глупо. И нет, конечно, у кино никакого обязательства заканчиваться светло. Кино вообще ничего никому не должно. Если рассуждать иначе, мы убьем кино как вид искусства.
— Вы поддерживаете разделение кино на авторское и продюсерское?
— Сегодня как в зрительском, так и в авторском кино существует много снобизма. И то, и другое прекрасно, кино должно быть разным. Часто, выбирая между просмотром авторского кино и мейнстримом, я выбираю мейнстрим. Я люблю хорошее зрительское кино. По моему мнению, чем больше будет здоровой интеграции, например, авторских режиссеров в зрительское кино и наоборот, тем будет лучше. Если мы говорим про так называемый «арт-мейнстрим» – у нас его как такового нет. Нет фильмов, подобных «Охоте на лис» или «Тони против всех». Когда говорю своим ученикам «Посмотрите этот фильм» и называю какой-нибудь зрительский фильм, мне многие отвечают: «Да Вы что, с ума сошли, давайте Вы с нами будете разговаривать на языке авторского кино». Я говорю: «Подождите, ребята, кино должно быть разным, есть прекрасное зрительское кино». И круто, если в коммерческое кино придут авторские режиссеры, которые умеют работать с актерами, которые классно мыслят. Тогда зрительским кино можно будет гордиться, оно будет такого же высокого уровня, как то, что периодически нам показывает Голливуд. Хотя у них тоже, конечно, хватает ерунды. Понятно, что до нас доходят «сливки».
Интервью – Александр Скоробогатов
Редактор – Надежда Михалкина
Расшифровка – Полина Угарова
Корректор – Ксения Скоробогатова
Фото: личный архив Натальи Кудряшовой
.png)
